Автор: Москвич (---.pppoe.mtu-net.ru)
Дата: давно
Я очень хотел бы,чтобы все,кто сюда заглянул,почитали бы эти ёмкие,короткие,суперталантливые зарисовки Юрия Роста о простых наших людях,отдавших здоровье и молодость войне и...увы,не получившим до сих пор ничего за свои лучшие молодые годы, молча отданные за нас...
Я хотел бы,чтобы вы все почитали это своим близким,детям.
Я,лично, не смог...слёзы душат...
Я видел эти вроде бы бесхитростные тексты и большие фотографии в редакции "Новой",когда мне посчастливилось там побывать.
Они висят вдоль основного коридора всегда,а не к 9 МАЯ.Висят,как камертон,как струна,по которой те,кто работает в редакции - проверяют свою душевную тональность.
Поверьте,диссонанса нет.
И учтите,что в редакции редко кто бывает из посторонних,поэтому Фотогаллерея Ю.Роста для них - как любимые фотки у нас,в семейных альбомах,без показухи,а только для внутреннего употребления.
Это многое объясняет тем,кто способен понимать всё по деталям...
Сейчас они делятся с нами.
Почитайте...
Поплачьте...
Помяните тех,кто ушёл.
Поднимите рюмку за здоровье тех,кто ещё жив.
Если кого-то не проймёт то,что я разместил ниже,увы...помочь я в таком случае уже ничем не могу...
*******************************************************
ХЛЕБОРОБЫ ВОЙНЫ
Ой, за Волгой степь широкая ковылем поросла.
Ой, пашня, плугом не покрытая, зерна не родит.
Ой, ходят девки нецелованные, нелюбимые, нерожалые.
И которым век так ходить.
Не любить век, не рожать.
Ой, волки под окны ходят, а больше никто.
Ой, гармонисту от роду двенадцать годов.
Ой, на кладбище могил не роют новых, а все меньше людей.
Ой, не слышно криков малолетних
младенцев, а баб против мужиков все больше становится.
Это плач по молодым девичьим годам трактористок времен Второй мировой. Мужики и исправные механизмы ушли на фронт. Остались старики, дети да девки. На старых, ржавых машинах поднимали шестнадцатилетние невесты войны для страны хлеб. Четыре года надрывались они на полях, а когда стали возвращаться в деревню неженатые солдаты, уже подросли для счастья молодые, здоровые, не убитые непосильным трудом девчонки.
Эти, что сели перед аппаратом, как сами хотели, в женки не попали и семьи своей не видели. Маша Попова, Настя Быличкина, Вера Полунина, Ксения Баулина поставили среди себя для уюта чужого пацаненка, посидели недолго и разошлись.
— Ты одну можешь поспрашивать, у нас воспоминания общие…
Среди них это:
…Однажды, в конце уже войны, Настя Быличкина, усталая вся, не с той стороны подошла к своему СТЗ, платье порывом ветра забросило в магнето и стало наматывать на вал. Притянуло ее к горячей замасленной железке и переломило бы, не успей старик бригадир выключить мотор. Со всего поля сбежались подруги смотреть на прикованную к трактору Настю. Дядя Григорий взял нож, полоснул по ткани, и платье, самошитое, единственное, упало к ногам.
И стояла голая девчонка на черной, вспаханной ею земле, у мертвого без нее кома металла. Угловатая стояла, белотелая, с загорелым лицом и руками, и не чувствовала она стыда за наготу свою, а только обиду и боль за поруганную войной молодость.
А вокруг нее стояли такие же молодые, красивые, достойные счастья, как она, девки и плакали. Отвернулся бригадир, чтоб не глядеть, и сказал: «С этого боку к трактору не подходить! Работать!». И пошел прочь.
Юрий РОСТ
05.05.2005
Вот они:
http://2005.novayagazeta.ru/nomer/2005/32n/n32n-s02.shtml
*******************************************************************
БРАТЫ
Евдокия Даниловна мужа потеряла перед войной, и потому одна, с семерыми дочками, провожала сыновей на фронт. Ушли все десять — Хтодось, Петро, Иван, Василь, Михайло, Степан, Николай, Павло, Андрей и Александр.
И все десять вернулись с войны. Все вернулись.
Я не оговорился, Хтодось, Петро, Иван, Василь, Михайло, Степан, Николай, Павло, Андрей и Александр вернулись к матери в село Бровахи под Корсунь-Шевченковским. Вернулись кто без ноги, кто на носилках, но все.
Николай катал на руках «сорокапятку», бил по танкам и вернулся домой «сильно увеченный». Хтодось в составе дивизионной разведки нарвался на минное поле под Будапештом и потерял ногу. Оттуда же, из Венгрии, вернулся с орденом Славы его брат Михайло. Павло прошел с автоматом весь боевой путь 1-го Украинского фронта, а потом еще в Карпатах задержался. Василь — единственный офицер среди братьев — командовал взводом, а потом минной батареей, но Красную Звезду получил еще за солдатский свой подвиг — поджег двумя бутылками два танка. Андрей вернулся тяжело раненный из-под Ясс, Иван дошел до Вены, а Александр — аж до Берлина, хотел расписаться на Рейхстаге, да почерк неважный. (Откуда было взяться почерку, если с восьми лет пас скотину, а в пятнадцать лет война захватила.) Степан воевал под Смоленском, после госпиталя — в Восточной Пруссии и уж хотел было домой, да пришлось на Дальний Восток ехать. Правда, пока ехали, японская война уже кончилась, «но там брат Петро воевал».
— Лысенки прошли от Курил до Берлина, вот такая география, — сказал мне Петро, пряча в карман пустой рукав.
Вспоминая вехи своей жизни, каждый назвал мне тридцать третий голодный год, когда люди падали, а их семья устояла, «потому что мать могла, а отец умел», и дети пахали, сеяли, сапоги тачали, горшки лепили… Самый печальный день у всех разный. Николай назвал тот, когда пришлось ему прицепить к своему трактору ХТЗ каток и ехать в поле губить хлеб, чтобы немцу не достался. А Андрей сказал: «Тот день, когда нашей мамы не стало», — и вытер глаза.
Самым радостным называют день, когда последний брат вернулся в дом.
Спустя много лет добрые люди с Днепропетровского машиностроительного завода и крестьяне из колхоза «Россия» (кто, узнав из моего очерка, а кто, вспомнив об истории семьи Лысенко) миром поставили в Бровахах большой бронзовый памятник простой крестьянке, вырастившей семерых дочерей и десятерых солдат.
Хотя росту Евдокия была маленького…
Юрий РОСТ
05.05.2005
Фото здесь:
http://2005.novayagazeta.ru/nomer/2005/32n/n32n-s08.shtml
*********************************************************************
ИНВАЛИД
Победа многое оправдывает. Что они — убитые голодом, уничтоженные и замученные в концлагерях люди; погибшие солдаты и не солдаты в войне; дети разных народов, насильно, с жертвами перемещенные из родных мест; плененные не по своей воле там, затем заключенные здесь; вдовы и сироты?..
Что они все значат перед торжеством над врагами? И к этим миллионам потерь (сколько их в точности, мы никак не сосчитаем) прибавим отдельно триста тысяч жизней, положенных накануне победного дня одним полководцем только для того, чтобы взять Берлин раньше другого полководца и доложить об этом подвиге третьему.
Победа — не только в войне — оправдывает все перед (как бы это поточнее) грядущими, то есть наступающими, поколениями. Они воспринимают тяготы, перенесенные предшественниками, как нечто само собой разумеющееся, как исправно выполненный перед ними (нами) долг.
Но есть вопросы: достаточно ли пострадали за правду? И отчего не все погибли, если были честными?
Честными, наверное, были не все, а погибали почти все. Одни убивали в себе человека, уничтожая себе подобных и достойных людей, другие просто убиты, третьи — свидетели по этим убийствам, следовательно, тоже не живы, четвертые, непричастные, безучастные, ожидали своей участи, полумертвые от страха…
Война некоторым образом освободила советского человека, создала иллюзию его необходимости обществу. Это страшное время было одновременно лучшим в жизни героев, утративших ощущение востребованности с возвращением к миру. Победа — время после беды — стала для многих продолжением беды.
Вы говорите: но была вера. Была. Но вера без выбора, без свободной воли — та же погибель. Будем, живущие, снисходительны к мертвым. Добрее будем. Они за вас заплатили — отдыхайте.
Юрий РОСТ
05.05.2005
Фото:http://2005.novayagazeta.ru/nomer/2005/32n/n32n-s10.shtml
************************************************************
ГОРОХОВА
Время от времени люди умирают.
Это нормально.
Ненормально, когда они умирают насильственной смертью и когда умирают молодыми, когда их на войне убивают пулями, минами, снарядами, ракетами, осколками гранат другие люди. И еще ненормально, когда убивают голодом. Медленно получается, с пониманием, что, цепляясь за уходящую жизнь, те, кого убивают, потеряют человеческие черты и вырывающиеся из нутра защитительные инстинкты превратят их перед смертью в животных. Чтобы убивающие почувствовали, хоть ненадолго, преимущество сытого животного над голодным.
Фашизм воевал против Ленинграда металлом, огнем и голодом. Но не победил. Голодные и мертвые блокадники оставались людьми.
Вы не помните, а между тем все было так недавно. Вас, правда, не было на свете, но люди, которые пережили блокаду, еще живы.
И жив тот хлеб.
Посмотри на фотографию. Это он. Не из папье-маше, не из пластика или бетона. Живой хлеб на живой руке блокадного пекаря Анны Гороховой. Это для тебя, мой дорогой, испекли его по жестким рецептам того времени (целлюлоза, хлопковый жмых, вытряска из мешков, кукурузная и ржаная мука), испекли в единственной работавшей на заводе в ту зиму печи № 6. И отмерили 125 граммов.
Смотри внимательно, это норма хлеба на один день 41—42-го годов. И ничего, кроме этого куска, ты не получил бы.
Юрий РОСТ
05.05.2005
Хлеб,вот он:http://2005.novayagazeta.ru/nomer/2005/32n/n32n-s18.shtml
************************************************************
ЦЫГАНОВ
И развела их мирная жизнь;
и нужда, и горе, и воспоминания о коротких победах, и короткие проводы товарищей, принявших смерть от врага, и сам враг на всех один, и одна надежда на лучшую запобедную жизнь, и вера в возвращение свое больше не единила их;
и вернулись они, и разбрелись по земле, и на долгие времена поселилась в них боль, ибо оказалось, что военные дни прожиты многими из них с пользой неповторимой и что нужны они были в те дни, как никогда больше, а значит, дни эти были самыми счастливыми в их человеческой жизни;
и тянет их к своему прошлому, как нас тянет к их прошлому, потому что они и наше прошлое;
и отведен один день для свидания всех со всеми, и едут они Девятого мая в Москву, и бродят, редеющие, среди нас, множащихся, и ищут в толпе людей, постаревших с последней встречи, как они сами;
и, найдя, обнимаются, и плачут, и смеются, и, как пароль, произносят: «А помнишь?..», и имя, и «Где он?», и с каждой весной все чаще на свой пароль получают отзыв: «Уже нет»;
и те, кто есть, идут вместе, и сдвигают пластиком крытые столы, и граненые стаканы тоже сдвигают, и старший по званию военных времен произносит горький тост за погибших, и другой — за тех, кто дошел до Победы, и оба этих тоста — за людей, которые, выстояв, заплатили миллионами жизней, а каждый погибший — своей единственной жизнью; и горько им.
За живых и погибших.
За погибших и живых… Это и за Цыганова Николая Гурьевича, за его геройскую, как у всех, кто пал под Москвой, смерть, за его имя на братской могиле и за его же долгую — от четвертого до последнего дня войны — солдатскую жизнь, за оборону Сталинграда, взятие Варшавы и за его же имя на стене Рейхстага.
Он пришел в команду истребителей танков второго полка «Московский рабочий», потому что был в свои шестнадцать лет московским рабочим вместе с отцом Гурием Елисеевичем, и мать сказала: «Береги отца».
Отца он не уберег, и самого его убивали, но он не погиб у подмосковной деревеньки, хотя и похоронен был однополчанами заживо.
Моряки вынесли мальчишку с поля боя, он отлежался — и снова на фронт на Волгу, потом в госпиталь — и на Вислу, потом в госпиталь — и на Шпрее. И добрался-таки до Берлина, несмотря на пять пулевых, четырнадцать осколочных и три штыковых ранения.
И вернулся домой в сорок пятом полковой разведчик Цыганов Николай Гурьевич, двадцати лет от роду, и стал жить после Победы…
А теперь в отведенный им День ищет кого-нибудь из живых своих товарищей, чтобы сдвинуть с ними граненые стаканы, и не находит уже…
Юрий РОСТ
05.05.2005
Это он:http://2005.novayagazeta.ru/nomer/2005/32n/n32n-s20.shtml
************************************************************
БОГДАНОВ
Не помнил он названий высот и поселков, болот и лесов, мелких рек и крупных деревень. Не помнил номера частей, которые воевали на левом фронте от него или на правом. Не помнил, а может, и не знал вовсе, потому что был он Алексей Богданов — рядовой боец от первого дня до последнего, и была перед ним война, и шел он по этой войне пешком: в сапогах — тридцать девятый, в гимнастерке — сорок шестой (рост второй).
Взять бы ему в школе карту Европы, посмотреть хорошенько, заучить географию фронтовых своих дорог и рассказывать о своем геройстве с точными адресами. Да все недосуг было. То надобно было на кочки сходить — клюкву собрать, то со старухой грибов наломать, то снег от окон отгрести, чтоб не вовсе темно было в подвале. Да и нечасто его спрашивали. Выращенный на безответной любви к полководцам, не видел Алексей Богданов особенного подвига в том, что, уйдя на фронт в возрасте сорока одного года (в самый сенокос сорок первого), он воевал, словно пахал, до самого последнего дня.
Когда надо было стрелять — стрелял, когда на проволоку лезть — лез, когда брести по грудь в ледяной воде — брел. И под снегом лежал, и гранаты бросал, и из окружения выходил, и из лазарета в бой шел. Освобождал от фашистов города, при обороне которых погибали его сыновья (только он этого не знал), и другие места — и в Польше, и в Прибалтике, и в Восточной Пруссии.
Наград нажил, сколь положено: четыре медали — по одной за каждый год войны, в сводках упомянут не был, в Параде Победы не участвовал.
Был он неизвестный солдат. Только живой.
Осенью сорок пятого вернулся Алексей Васильевич в родной свой Каргополь. Домой. Да только без радости. Уходил — было у него одиннадцать детей. Вернулся — ни одного. Мальчики на фронтах полегли, девочки — от голода и болезней. Только жёнка Ульяна его и дождалась. Ребят они более не нажили и взялись доживать не старую еще жизнь от сорок пятого года.
Главное в судьбе прошло. И от войны у него осталось ощущение, что воевал он исправно, но без любви…
Ходили мы с Богдановым по деревянным тротуарам, и никак не удавалось мне снять его похожим на себя. И тут подъехал мальчишка на велосипеде и, протянув букет, сорванный в чужом палисаднике, сказал: «Так лучше будет!». Это были первые цветы, которые Богданову подарили в жизни.
А потом в маленькой комнатке на Октябрьском проспекте, глядя в окно, где весь пейзаж — ноги прохожих, они с бабушкой вспоминали бывших своих детей.
— Николай… Тот сразу. Миша, Маша, Валя, Рая — эти в начале войны, еще Клава, Вася, Алеша, Александр, Надя… Сколько записал? Девять?
— Десять.
— Еще про одного забыли.
— Будет, будет что считать…— шепчет баба Ульяна. — Правда, Зоя еще была у меня.
Юрий РОСТ
05.05.2005
Здесь:http://2005.novayagazeta.ru/nomer/2005/32n/n32n-s22.shtml
************************************************************
ПОБЕДА — ВРЕМЯ ПОСЛЕ БЕДЫ
Участник войны — человек, не мечтавший и не желавший, но претерпевший участь воевать. Убивать. И быть убитым.
Живые притерпелись к безвкусным и унизительным обстоятельствам жизни и хоть и ропщут, а подают свой слабеющий голос за эти обстоятельства. Как привыкли.
Мертвые не голосуют. Даже когда вся страна в едином патриотическом порыве кричала: «За партию, за Родину, за Сталина!» — они воздерживались.
Никто не хотел умирать, и убивать хотели немногие. Народом-солдатом воевали военачальники, цинизмом и презрением к людям мало отличавшиеся от до— и послевоенных обкомовских секретарей. Им – этим солдатом — расплачивались за необразованность и некомпетентность, за самодурство и угодливость… За все им расплачивались. Щедро: шесть-восемь (до сих пор не посчитали) наших к одному! Солдатом стреляли. Солдатом бомбили. Солдата запускали из «катюш» и засевали кровавые поля войны.
А что выросло на тех полях из погубленных миллионов одиноких жизней? Так, полынь да бурьян.
После войны я помню много безногих инвалидов с культяшками, обтянутыми поверх обрубков кожей. Они перемещались на дощечках с подшипниками, отталкиваясь колодками, похожими на старинные пресс-папье. Потом их убрали из города, чтоб не напоминали нам о грустном. Зато понаставили всюду свежевыкрашенных танков на постаментах, чтобы к ним носили цветы. А ведь в этих танках были люди. Те самые — на дощечках с подшипниками. Но в этом государстве люди не нужны.
Может быть, нигде они не нужны, только там, в иных странах, государство стесняется своих чувств, а у нас — нет. Откровенное оно у нас. Ну да воздастся радетелям его за все, и запамятуем мы их за ненадобностью. А солдатика в обмотках, волокущего свою «сорокапятку» на оборону семьи и дома — родины своей, — будем помнить. И спасибо ему — победившему войну, поклон до земли, по которой он шел. И в которую лег. И прощения просим. Прощения за обиду неучастия в его жизни и за беспомощное существование вдов его и сирот. Просим не за себя. А и за себя.
С праздником, кто живой!
И вечная память всем, кто не дожил до сего дня, — хоть шестьдесят три года, десять месяцев с половиною, а хоть один день.
Юрий РОСТ
05.05.2005
http://2005.novayagazeta.ru/nomer/2005/32n/n32n-s00.shtml
*****************************************************
С праздником!
| |